Троян. «Мне докладывают по каждому убийству. А бывает, выезжаю на места конфликтов с оружием». Фото А. Новицкий
— Вадим Анатольевич, Украина уже год живет без УБОП. Как это отразилось на борьбе с оргпреступностью? Может, зря разогнали?
— УБОП действительно создавался для борьбы с оргпреступностью. Но со временем превратился большей частью в "крышу" для нее. Процветали воры в законе, главари преступных сообществ легализовались, у них появились деньги для подкупа чиновников и депутатов. И его расформирование было непростым решением главы МВД Арсена Авакова. Но время показало: оно было верным. Настоящие профессионалы в основном остались в системе, кто-то стал руководителем в регионах, другие учат молодых оперативников. В подразделение по борьбе с оргпреступностью мы сейчас набираем молодых ребят. Я не сторонник того, чтобы туда опять собрать "стариков", которые бы опять объединились для своих целей. Мы подаем новый проект создания и работы криминальной разведки (была такая в УБОП), чтобы это было современное подразделение. А может, объединим все подобные структуры ("двойка", "семерка" и криминальная разведка) в один департамент. Это даст нам глубокое видение всех проблем и их решений. Стараемся учитывать и зарубежный опыт. Особенно, на мой взгляд, нам подходит опыт двух стран. В первую очередь, это ФБР США. У них просто сумасшедшая агентурная сеть и контрразведка. Это очень нужно и нам. Вторая страна — Израиль. Там одна из лучших в мире контрразведок. Они работают профилактически, видят проблему в момент ее зарождения и не дают ей развиться.
— В криминальную полицию входят и борцы с наркобизнесом. Что происходит на этом фронте?
— Если говорить о наркотиках, то традиционные для Украины марихуана и опий были и есть на рынке. Но среди молодежи очень популярны т. н. спайсы — опасные курительные смеси. А также амфетамины, которые производят у нас. Мы ликвидировали множество лабораторий, но на их месте возникают новые. Мы подали на рассмотрение руководства новый Департамент по борьбе с наркопреступностью. Начали с того, что серьезно почистили кадровый состав этого подразделения. Было 3600 человек, осталось 600. Мы это количество вновь увеличим, но в новом качестве и с новым менеджментом. И вернем борцов с наркобизнесом в районное звено.
— То есть сейчас этот департамент в стадии реформирования?
— Да, как и весь блок криминальной полиции. В Нацполиции заканчивается реформирование блока общественной безопасности, то есть новые патрульные на улицах, новая линия 102, новые группы быстрого реагирования (не 10—15 групп в области постоянно патрулируют, а 70—80, прибыть должны через 20—30 минут после вызова. В городе — до 15 минут). Теперь — очередь криминальной полиции. Мы подали на рассмотрение совершенно новую структуру, но озвучить ее наполнение, считаю, должен не я, а глава МВД с начальником Нацполиции. Для примера скажу, что предлагаем объединить усилия следователей и оперативников в единой службе детективов. Чтобы преодолеть размежевание, когда оперативник отдает следователю сырые материалы и не отвечает за ход следствия. Причем к следователю приходят абсолютно все материалы — и о мелких правонарушениях (а их три четверти от всех), и о тяжких преступлениях. В итоге у одного следователя бывает до 300 материалов одновременно! Когда он к каждому из них приступит? Причем даже дело о краже курицы занимает 100 страниц и более. Поэтому мы мыслим разделить детективов на две группы — по тяжким преступлениям и незначительным, где будут работать дознаватели, начиная от участкового. В принципе, это должен иметь право делать любой полицейский. Он быстро расследует ту же кражу курицы и приведет похитителя в суд. А следователь и оперативник в группе будут расследовать, скажем, убийство. Они оба будут детективами, и сами будут определять, кто и чем займется в группе, и отвечать за дело будут оба в равной мере. Кстати, эту идею — уйти от совдеповской школы расследования и создать что-то вроде детективов — высказывал еще покойный глава МВД Юрий Кравченко вместе с шефом Харьковского университета внутренних дел Александром Бандуркой, когда я там учился. Ныне эту нашу идею о создании службы детективов поддерживает и глава ГПУ Юрий Луценко. Он и сам говорит, что, возглавляя МВД, хотел сделать нечто подобное, но не нашел поддержки. А сейчас у нас эта поддержка полная — от министра, шефа Нацполиции, главы ГПУ, до наших партнеров из миссии ЕС. Так что мы в этом году подаем предложения, а непосредственно реформа начнется в будущем году. Она сложная и за год, конечно, не закончится. Ведь чтобы "создать", обучить оперативника или следователя, нужно минимально три года. Реформируется и подразделение по защите экономики (бывший БЭП). На днях ВР приняла поправки в закон об оперативно-разыскной деятельности. Это дает УЗЭ возможность работать самостоятельно. Раньше — только с помощью СБУ, ГПУ и НАБУ. Результаты уже впечатляют. С начала года более 600 госчиновников были взяты при совершении коррупционных действий, сумма взяток — свыше 17 млн гривен. Причем много задержанных — высокого уровня: зампрокурора области, судья, зампредседателя ОГА… А вот свежий пример: на днях задержали директора строительной компании в Херсоне при получении взятки в 225 тысяч долларов. Причем за банкротство части производства и передачи ее в частные руки он требовал гораздо больше, это была первая часть…
— Все ли вас устраивает в уголовном законодательстве?
— Конечно, нет. Например, надо менять УПК, созданный при Януковиче. Там много негативных моментов, скажем, в части, касающейся работы следователей и процессуальных прокуроров. Или, например, несоответствие величины залога, под который человека выпускают из-под стражи, тяжести преступления. При угоне машины стоимостью 100 тысяч долларов залог может составлять 30 тысяч гривен. Более того, если угнать, а потом вернуть машину, то потерпевшие вообще отказываются от своих претензий, и угонщик отделывается админштрафом или вообще остается безнаказанным! Поэтому число угонов и стало расти, ибо криминалитет увидел эти моменты, решил: нам дали "зеленый"! Допустим, работает группа в 5 человек. За месяц они могут угнать около 20 машин. Половину вернуть владельцам, остальные автомобили перегнать за рубеж. Стало быть, 10 заявлений сразу отпадут, хозяева возвращенных машин их заберут. А возврат ведь совсем не безвозмездный: угонщики "просят" более 50 процентов от стоимости автомобиля. Вот последняя группа грузин, которых мы взяли по угонам, за "Хонду CRV" 2008 года, оценивавшуюся в 15 тысяч долларов, требовала и получила 10 тысяч. Правда, на этой "Хонде" они и попались. Мы убедили хозяина сотрудничать с нами, твердо пообещав вернуть машину. А деньги он не свои отнес вымогателям, конечно… Мы за этой группой охотились 5 месяцев. Подозреваем 12 угонов, подтверждается уже четыре. Двух членов группы задержали, трое — в бегах. К сожалению, их предупредили, кто-то из нашей системы слил информацию. Это один из моментов, почему система требует глубокого реформирования.
— Каковы цифры по угонам?
— Приведу цифры за последнее десятилетие. Много угонов в Украине было совершено в 2005 году, сразу после Оранжевой революции — 6200 эпизодов. Потом количество снизилось и резко возросло в 2014 году — 8900 эпизодов. В прошлом году было примерно 7 тысяч угонов, в этом — меньше, то есть тенденция к снижению количества есть. Но надо менять законодательство и ужесточать наказание за угоны. Иначе количество так и будет измеряться тысячами… Как и, кстати, кражи из автомобилей. За них реально дают админштраф, ст. 185, ч. 1 УК. У нас же есть идея, которую мы проговаривали в комитетах ВР, приравнять автомобильную кражу к квартирной, сделать это преступление тяжким, рассматривать его по ст. 185, ч. 3. Поддержит ли нас законодатель, не знаю, надеюсь, да. Ведь и некоторые депутаты пострадали от такого преступления…
Из опыта руководства милицией и полицией Киевской области скажу, что большая проблема здесь — межтерриториальные преступления. Бандиты из Киева едут в область, угоняют там машину и возвращаются в столицу. И наоборот. А расследуют-то по месту совершения. Это, при отсутствии взаимодействия, очень сложно. Тогда мы с руководителем столичной полиции договорились и создали, убедив в этом Хатию Деканоидзе, совместные группы по угонам. И результат налицо: с ноября 2015 года мы задержали уже 15 преступных групп. Помогла оперативная работа, о которой, понятно, рассказывать не могу, и наши совместные с полицией общественной безопасности рейды по криминогенным местам: по разборкам автомобилей, частным штрафплощадкам, парковкам, гаражам и пр. Большинство этих злачных мест мы закрыли, установив преступную деятельность по разборке угнанных машин. Естественно, через суд. Тут есть сложность при закреплении доказательств, даже если нашли части машины: пока не найдем лицо, совершившее угон, трудно предъявить обвинение разборщику. Тот делает удивленное лицо, мол, какой угон, попросили разобрать машину, я согласился, и все… Но закрыть такую точку все же можно.
— Правда ли, что у людей количество оружия на руках возросло чуть ли не в сотни раз, в связи с АТО? Как это влияет на криминогенную ситуацию?
— Это страшилки. Я не очень понимаю, как посчитать, сколько у людей оружия. Если даже военная прокуратура не может определиться, сколько оружия осталось на той стороне, на складах после начала боев. И кто эти склады открывал: "ДНР"-ровцы или просто население, решившее запастись. Да, многие привозят с фронта кое-что из оружия, вроде как на память. Мы его изымаем очень активно. Но если брать количество участников АТО в преступлениях, связанных с оружием, то это менее 1%.
— А как вы относитесь к легализации нарезного оружия в Украине?
— Нарезное оружие у нас и так не запрещено, например, охотничьи карабины. Речь только о короткостволах, то есть о пистолетах. Рассмотрим примеры. Вот в Нью-Йорке, где оружие легализовано, за ночь происходит разбоев с применением оружия больше, чем по всей Украине. Готовы мы, и общество, и полиция, к такому? Не уверен… Можно ли оружие раздавать всем подряд? Тоже не уверен. Второй пример: за 2014 год в Украине только из травматического оружия было совершено 35 убийств! Да и ныне таких случаев полно. В Киеве за две недели — три стрельбы из травмата. Один труп и двое раненых… Обычно так разбираются водители, у которых сдают нервы. А если дать им в руки настоящие пистолеты? Убежден: всем подряд оружие давать нельзя. Человек, постоянно носящий оружие, когда-то захочет его применить… И не всегда в законных целях.
— Вы создаете новое подразделение — Департамент киберполиции. Расскажите о нем. Говорят, зарплаты некоторых сотрудников там начинаются от 30 тысяч гривен.
— Да, это правда. И наши специалисты того заслуживают. К сожалению, зарплаты обычных оперативников в других службах гораздо ниже, стартуют от 4 тысяч гривен. Рядовой патрульный получает больше. Конечно, мотивировать людей за такие деньги нереально. И министр рассчитывает на поддержку правительства в опросах увеличения такой мотивации. Я и сам в свое время, в 2003 году, ушел из МВД, потому что зарплата была мизерная, а объем работы — огромный. При этом процветала коррупция на всех уровнях. Я понял, что в такой системе работать не хочу.
Киберподразделение создано с нуля. В основном весь блок в Киеве, по стране только маленькие отделы. Сейчас в строю 186 человек. Но в Харькове вскоре выпустятся еще 180 человек для этого подразделения. В нем есть группа специалистов высокого класса, около 30 человек. Остальные — оперативники. Считаю, киберполиция — это будущее полицейского розыска.
Раньше киберподразделение занималось и борьбой с торговлей людьми. Сейчас торговцами людьми занимается другая служба. В частности, случаями, когда девушек продают в другие страны якобы для законных занятий, а на деле — в бордели. Иногда вывезенные люди просто пропадают, судьба их неизвестна… Вообще же проституцию у нас, считаю, надо легализовать, ибо сама борьба с ней невозможна, это признали во многих странах. Другое дело, что законодатель должен тщательно проработать вопрос легализации, чтобы все было по закону.
— Привлекаются ли ваши подчиненные к работе в зоне АТО?
— Все время. Оперативники занимаются розыском и раскрытием преступлений в тех районах. Кстати, сейчас в этом плане самые лучшие показатели, как ни странно, в Донецкой области (на подконтрольных нам территориях). Очень сложно было в 2014 году. А сейчас там навели полный порядок, муха чужая не пролетит: на каждый метр там или военный, или нацгвардеец, или полицейский. Отрабатываются также агентурные связи с той стороной, это очень важно. На мой взгляд, любой полицейский должен послужить в зоне АТО. Он там меняется профессионально, видит, что происходит и понимает, как важна его служба. Невозможно что-то оценить, не побывав там. Есть, к сожалению, и потери. За время АТО погибло свыше 180 сотрудников МВД, не считая Нацгвардии (у них потери — свыше 170 человек). И более 2 тысяч раненых.
— В бытность главой милиции и полиции Киевской области вам приходилось лично выезжать на места серьезных конфликтов, даже убеждать людей с оружием сдаться. Как сейчас выезжаете?
— Конечно. Скажем, когда горел дом престарелых в столичной области, я был там, когда еще тушили. Развернули штаб, спланировали действия, задержали одних, выявили других… Или на недавнее тройное убийство, когда нашли убитыми родителей, а в соседней комнате — их дочь… Мы раскрыли за два дня, нашли орудие убийства (пистолет с глушителем), доказали, что все это совершил муж дочери, который изначально вел себя как пострадавший… Я не могу не выезжать на подобные тяжкие резонансные преступления, ведь я отвечаю за раскрытие перед всей страной, мне вообще звонят и докладывают по каждому убийству. Департаменты делают это через одну специальную программу, начальники с мест — через другую, дежурка — через смс. Это происходит в режиме онлайн 24 часа в сутки. Бывает, выезжаю на места острых конфликтов с оружием. Когда одна из вооруженных групп пыталась захватить объект, я с ними говорил, вывел и разоружил. Летал в другие области по такому примерно поводу, например, в Харьковскую… Словом, если я знаю, что лично могу повлиять на ситуацию, то иду туда. В основном это ситуации, где участвуют бойцы АТО, праворадикальные группировки. Это люди, у них нервы сдают, с ними надо говорить на одном языке, объяснять, где правда, а где ложь.
— Расскажите о себе, о семье. Продолжаете ли заниматься рукопашным боем? Или у вас ныне другие увлечения?
— Сейчас покажу вам мой спортзал (заводит в соседнюю комнату отдыха, где на столе вода и печенье, а в углу — турник на стене, брусья и разборные гантели по 42 кг. — Авт.). На единоборства сейчас просто времени нет. Но я все равно люблю активные виды спорта, выкраиваю время. Вот сдал экзамен по дайвингу, сейчас получаю международный сертификат. Я медитирую, философствую, работаю над своим внутренним миром. Рутину, если честно, не люблю. Если я не иду вперед, не развиваюсь, то в прямом смысле ухожу в депрессию. Поверите, если я не понимаю в какой-то момент, что мне нужно делать дальше, я закрываюсь в комнате на несколько дней, даже жена не заходит. Лежу, читаю, хожу и думаю, пока сам не отвечу на свои вопросы. И так, пока не приму решение. Так было, например, когда я шел на нынешнюю должность (меня убеждали полтора месяца), я думал, пока не понял, почему я должен здесь быть. И когда из полка "Азов" переходил в милицию Киевской области, трое суток размышлял. Честно, сначала не хотел переходить. Но у министра и коллегии МВД, которые предложили мне возглавить милицию Киевщины, были убедительные аргументы. Многие генералы меня знали по работе в АТО. С Паскалом мы сотрудничали по искоренению криминалитета, с Яровым я был под Иловайском… А у моих однополчан — свои резоны. Командир Андрей Билецкий стал народным депутатом, я — начштаба и шеф разведки, на кого оставить полк? Однако острота боевых действий спадала, военную карьеру я для себя не видел. В итоге принял решение и перешел. Впрочем, перед тем спросил разрешения у семьи: это жена, мама, сестры — мой женский батальон… Живу я с мамой и женой в Киеве, сестры — по всей Украине. Но у нас традиция: хотя бы раз в три месяца собираться вместе. Правда, сейчас, с моей новой должностью, — раз в полгода, иначе не получается. Так вот, когда я в 2003-м уходил из милиции, родные радовались. Потом я работал топ-менеджером крупных компаний, хорошо зарабатывал, имел свободный график… А тут — опять сутками находиться на службе. Они и так за меня переживали, когда я с войны по полгода не возвращался. Короче говоря, мои близкие тоже думали пару суток, а потом мы собрались за ужином. Родные восприняли мои аргументы и, можно сказать, благословили на новую службу.
Хобби? Люблю рыбалку, а вот охоту — нет. Я животных порой больше защищаю, чем людей. Кстати, меня при аттестации спросили, как я отношусь к убийствам на войне. Я ответил, что на Востоке действительно идет братоубийственная война, и это большой грех для всех нас, его еще предстоит отмаливать. Но еще есть понятия "Родина" и "враг". И когда враг уничтожается, я никакого сожаления не испытываю. Хотя я вовсе не социопат, любитель убивать. Более того, вернувшись с войны, я стал более сентиментален. К похоронам я раньше относился спокойно, но когда стали хоронить боевых побратимов… Я первый год даже слова на прощании вымолвить не мог, ком в горле…